В 1913 году Шрага Царфин поступает в Виленское художественное училище.

Дальнейшая жизнь Царфина напоминает авантюрный роман. В 1914 году, увлеченный идеями сионизма, он уезжает в Палестину, которая являлась в то время частью Оттоманской империи. Почти два года юный Шрага живет и работает в кибуце: в поле, на осушении болот, голодая и страдая то от жары, то от холода. Затем он поступает в Иерусалимскую школу искусств «Бецалель». В 1918 году Палестина переходит под британский протекторат. Царфина призывают в британскую армию. Позже художник с юмором вспоминал, что это позволило ему не умереть с голоду, ведь предыдущие два года он питался чуть ли не одним инжиром…

В сентябре 1920 года Царфин демобилизуется. Все это время он не прекращал рисовать. Почти сразу же после возвращения из армии, участвует в выставке, организованной новыми властями Иерусалима: критика отмечает его полотна, «близкие к фовизму».

В Иерусалиме у молодого художника много друзей, некоторые из них стали впоследствии крупными политическими деятелями Израиля или известными художниками. Когда в 1923 году Царфин решает уехать в Германию, чтобы брать уроки живописи у знаменитого Макса Либерманна, они уговаривают Шрагу остаться. Однако он все же уезжает в Европу – сначала в Берлин, где, в частности, участвует в выставке «Berliner Sezession», а затем в Париж (1924 г.).

В столице мирового искусства он сближается с художниками, многие из которых были выходцами из Российской империи. По словам Царфина, в это время он понимает, что ему еще многому надо учиться. Шрага уничтожает большинство своих ранних работ и без устали посещает музеи, галереи и выставки. На Монмартре он встречается с Сутиным. Хаим просто одержим живописью, но прозябает в такой нищете, что Царфин решает работать где угодно и кем угодно, лишь бы избежать подобной участи. Дороги двух земляков вновь расходятся…

В Париже Царфин знакомится с Сарой Софи Берже, чья семья переселилась во Францию из Бессарабии.

В 1929 году они женятся, а в 1931-м – получают французское гражданство. В 1933 году у них рождается дочь Лилиан. Чтобы содержать семью, Царфин берется за любую работу. В 1933–1938 годах работает для кутюрье Ольги Олби, создавая эскизы рисунков для тканей.

Все это время Царфин не забывает о живописи. Он стремится участвовать в выставках Салона Независимых. Сутин, которого Царфин разыскал в Париже в 1930-х годах по просьбе его семьи («У нас нет никаких сведений о Хаиме», – писали родители Сутина Царфину), всячески поощряет Царфина заниматься живописью и дает ему ценные советы. По воспоминаниям Лилиан, дочери Царфина, Сутин довольно часто бывал у них дома.

В 1939 году началась Вторая мировая война. Царфина призывают на военную службу. Опасаясь нацистских репрессий, его жена и маленькая дочь пешком уходят на юг Франции. Впрочем, довольно быстро режим Виши подписывает с Гитлером соглашение о перемирии и разделении Франции на две зоны. Французская армия распускается.

Демобилизованному Царфину удается разыскать свою семью. Все вместе они скрываются сначала в городе Бриве, а затем в Лионе. Владелец дома на улице Рей в 14-м квартале Парижа, где Царфины жили до войны, воспользовался случаем, чтобы прибрать к рукам их квартиру. Весь семейный архив, все имущество и картины Царфина, созданные до 1940 года, бесследно исчезают… По оценке самого художника, в квартире хранилось около 300 его работ, – картин, акварелей, эскизов и т.п.! Кроме того, у Царфина была небольшая коллекция работ друзей-художников, возможно, и Сутина.

Преследования евреев вынуждают Царфиных перебраться в окрестности Гренобля. Их дочь прячут монахини католического монастыря Непорочного Зачатия Девы Марии.

Впрочем, даже в это время Царфину удается выставляться: в ноябре 1941 года в галерее Нотр-Дам в Гренобле, в марте 1942 года в «Приюте художников» в Лионе и в июле того же года – в лионской галерее «Фольклор».

В это время он много экспериментирует с гуашью, часто смешивая ее с масляными красками. Живопись его становится более уверенной и в то же время – более тревожной, более экспрессивной.

Критики того времени высоко оценивают его талант. Критик и искусствовед Андре Фарси писал о Царфине в газете «Ле Пети Дофинуа» (11 ноября 1941 г.): «…это художник редчайшей и многогранной чувствительности, его творчество стоит в ряду художников, несущих нам свет». А в газете «Тан» от 11 июля 1942 года он же отмечал, что на полотнах Царфина «пейзажи, цветы и человеческие фигуры …преображены лирическим порывом, который как бы изымает их из природы, перемещая в мир вымысла, зачастую суровый и ожесточенный. В этом мире контуры предметов превращаются в безумные арабески, а краски становятся знаками некоей материи, возникшей в результате тонкой и искусной алхимии».

Маленькая квартирка Царфиных в Гренобле является одной из явок Сопротивления, и, когда опасность попасть в руки гестапо усиливается, Царфины перебираются в небольшую альпийскую деревушку, где быстро обзаводятся друзьями среди местных крестьян. Художник продолжает напряженно работать.

В 1945 году Царфин представляет публике персональную выставку работ, созданных во время войны. Затем супруги забирают дочь из монастыря и возвращаются в Париж.

Впрочем, лишившись жилья и всего своего имущества, они с трудом сводят концы с концами. К счастью, родственники из Америки помогают им деньгами, а друзья-художники делятся с Царфиным красками и холстами. В разоренной войной Франции почти нет работы, но художник не отчаивается – и пишет, пишет, пишет… При этом почти перестает выставляться. Критика и публика постепенно забывают о нем. Его дочь Лилиан рассказывает, что Царфин очень неохотно расставался со своими работами, продавая их только очень узкому кругу коллекционеров. Порой, когда не на что было купить даже хлеба, его жена тайком уносила одну-две картины на продажу. Судьба многих из них сегодня неизвестна.

В 1947 году семья Царфиных поселяется в городке Рони-су-Буа. Благодаря самоотверженности жены, которая берет на себя все бытовые заботы и с пониманием относится к призванию мужа, Царфин может много и плодотворно работать. Он вновь начинает выставляться.

В 1950-х годах художник часто бывает в Нормандии, в частности в городке Онфлере, которому посвящены несколько его картин и множество рисунков и эскизов. Именно в это время Царфин создает целый ряд работ, посвященных церквям и соборам Парижа и его окрестностей. Критики особо отмечают эти работы, считая, что в них «Царфин нашел до сих пор неизвестные цвета и оттенки… Художник поднялся до самых вершин искусства» (В. Фон Вайс, июнь 1958 г.).

В 1955 году он получает крупный денежный приз на выставке в городе Монтрее. В 1960–1970-х годах часто гостит у дочери и зятя в окрестностях Монпелье, на юге Франции, а также путешествует по Савойе.

В это время Царфин сближается с рядом художников Парижской школы – с Абердамом, Анчером, Прессманом, Гарфинкелем, возобновляет знакомство с земляками Кикоиным и Кременем. Близкая дружба связывает его со скульпторами Костаном и Тамари.

В декабре 1950 года в журнале «Эроп» появляется обширная статья А.Хертца, посвященная творчеству Царфина, а в начале 1960-х годов в Женеве выходит книга психоаналитика Эрнеста Френкеля о Царфине. Впрочем, многие искусствоведы не согласились с подходом последнего к анализу творчества Царфина. Критик В. Фон Вайст опубликовал ряд статей, предложив свой взгляд на работы Царфина.

Интерес к живописи Царфина со второй половины 1950-х годов постоянно растет. В ноябре 1954 года Генеральная дирекция изящных искусств и литературы Франции покупает для государственных музеев один из пейзажей Царфина; известный философ и искусствовед Этьен Сурьо, который преподает в это время в Сорбонне, посвящает Царфину одну из своих университетских лекций и пишет о нем несколько статей, называя его творчество «одним из высших достижений современного искусства». Известный художественный критик Эмманюэль Рэ так писал о художнике: «Царфин напоминает мне великого русского поэта Ф. Тютчева, для которого внешний мир являлся лишь мимолетным и недолговечным видением, ненадолго возникающим из хаоса и тут же в нем исчезающем…».

В 1958 году около 30 работ Царфина представлены публике на выставке в «Доме интеллектуалов» в Париже, ряд известных французских коллекционеров покупают его работы. Наиболее крупное собрание живописи и гуашей Царфина находится в коллекции Поля Рампено – около 90 работ! Рампено отмечал какую-то особенную музыкальность произведений Шраги Царфина: «В живописи Царфина…чувствуется та же грандиозность, которая потрясает нас, когда мы слушаем Баха».

Целый ряд работ художника находится в США, есть они и в канадских коллекциях. Уже в наше время известный российский галерист Александр Хочинский собрал и выставил в своей арт-галерее «Богема» (Москва) полотна целого ряда художников Парижской школы, в том числе и Царфина.

В 1964 году 7 картин и 12 гуашей Царфина выставлены в Ашмолин Мьюзеум в Оксфорде. Эти работы затем загадочным образом исчезли, но Царфину удалось через суд получить крупное денежное возмещение. Работы эти не найдены до сих пор.

В 1971 году Царфин, наряду с таким знаменитым скульптором, как Бурдель, является почетным гостем крупной выставки, организованной муниципалитетом города Рони-су-Буа, где он тогда и жил. Всего на этой выставке было представлено 18 его работ.

Файбиш-Шрага Царфин скончался в 1975 году в Рони-су-Буа. Вскоре после его смерти муниципалитет города Монтрейорганизовал крупную персональную выставку Царфина.

В 2012 году в Беларуси побывал внук Ш.Царфина – Ив Дюлак. По его словам, он был счастлив побывать на родине деда и особенно – в Смиловичах.

На открытии выставки «Художники Парижской школы из Беларуси» в Национальном Художественном музее Беларуси Ив Дюлакпередал от своей семьи дар музею – два полотна Шраги Царфина, которые сегодня можно увидеть в коллекции музея.

Из воспоминаний Шраги Царфина о Хаиме Сутине

Шрага Царфин – единственный, кто оставил описание отца Хаима Сутина: «…мужчина невысокого роста, приятной наружности, воспитанный в религиозных традициях. Он любил дискутировать с моим отцом о Талмуде, в то время как мой отец рассказывал ему о Толстом. Сутин-отец был частым гостем в нашем доме... Обычно он приходил после молитвы и выпивал у нас стаканчик ликера, закусывая его приготовленным моей матерью пирогом».

Известно, что Сутин-отец не одобрял художественные наклонности сына, но, по свидетельству Царфина, он, хотя и «не упускал случая выразить сыну свое неудовольствие, …гордился талантом сына и всегда показывал клиентам рисунки Хаима, покрывавшие стены его дома».

Есть в воспоминаниях Царфина и упоминание о старшем брате Хаима – Гершоне, который «…отличался острым умом. В местечке его даже называли гением. Он закончил хедер, потом в течение двух лет самостоятельно готовился к сдаче экзаменов на аттестат зрелости и затем блестяще сдал их». Царфин, как и Сутин, с детства обожал рисовать. «Когда мы были детьми, он изрисовывал стены родительского дома, а я – конторские книги моего отца. Хаим любил рисовать портреты, я же отдавал предпочтение изображению пожарников, чьи блестящие каски производили на меня потрясающее впечатление. Сутин часто срисовывал с фотографий. Он делал с них увеличенные копии, приводящие в восторг жителей местечка. Позже, когда он учился в Вильно, Хаим пытался зарабатывать этим на жизнь, поскольку его отец не мог помогать ему деньгами, как это было в моем случае».

А вот как Царфин описывает родительский дом Сутина: «Небольшой дом… фасадом выходил на большую площадь, где 2–3 раза в неделю и по праздникам работал рынок. С обратной стороны их участок спускался к реке Волме, которая во время длительных паводков почти полностью заливала сад. …Слева от дома Сутиных проходила дорога на Минск, столицу Белоруссии. С правой стороны находилась одна из трех синагог местечка». Шрага Царфин рассказывает о юности Сутина: «Он предпочитал рисовать и писать портреты пожилых людей и стариков. Поскольку старикам позировать не хотелось, Хаим пошел на хитрость. Будучи студентом Виленской Художественной школы, он носил ее форму, что производило впечатление на многих жителей местечка. Сутину пришла в голову идея выдать себя за чиновника. «Пристав поручил мне сделать ваш портрет», – говорил он старикам-крестьянам.

Однажды хитрость Сутина раскрылась, поскольку кто-то нажаловался на него приставу. Сыновья 85-летнего старика, портрет которого писал Сутин, сильно побили его палками. Сутин подал на них жалобу. Мировой судья, высокообразованный немец, присудил виновным выплатить штраф в 15 рублей. Сутин был в восторге, поскольку это позволило ему купить холсты и краски, а также заплатить за небольшую комнатку, которую он снимал в местечке под мастерскую».

Сутин не любил, когда смотрели, как он работает. Маленький Шрага был единственным ребенком, которому дозволялось находиться рядом с ним, когда он рисовал... В знак благодарности мальчик приносил молодому Сутину яблоки из родительского сада… «Я часто заставал Сутина за чтением. Однажды вечером, когда я пришел к нему, он был поглощен чтением “На дне” Горького. Я стал просить его дать мне почитать эту книгу, но он ответил, что я еще слишком мал и что мне пока рано читать такие книги. Хаим обожал музыку. Он играл на балалайке, отчаянно гримасничая при этом. Воодушевленно пел и играл, извиваясь всем телом. Зачастую он наигрывал одну и ту же мелодию, называя ее “Вальсом сумасшедшего”. Теперь мне кажется, что это было начало “Лунной сонаты” Бетховена. В юности Сутин тщательно следил за своим внешним видом и с гордостью носил форму студента Виленской Художественной школы. Несмотря на бедность, он был щеголем, пудрился и душился.

Сутин благосклонно отнесся к художественным опытам своего младшего друга и ценил его работы. Он часто давал ему профессиональные советы и настаивал: “Оставь все, занимайся живописью. Будь как я”. …Сутин не был скуп. Он часто передавал мне деньги на благотворительные нужды. Уже в юности он был щедр. Помню, наш местечковый парикмахер говорил моему отцу, что Хаим, тогда еще студент, всегда давал ему хорошие чаевые. И если он порвал со многими знакомыми, то сделал это потому, что они принесли ему немало огорчений. Хаим часто говорил мне об этом: они не понимали его живописи, смеялись над ним и над его творчеством и советовали ему стать сапожником, чтобы зарабатывать на жизнь. Однажды, это было в Париже в 1939 году, мы по обыкновению прогуливались по вечернему городу, и я предложил ему зайти в “Купол” (кафе “Купол” – одно из мест ежевечерних собраний и пирушек богемы Монмартра – Ю.А.). Он отказался и сказал мне: “Все они вызывают у меня отвращение”».

Юрий АБДУРАХМАНОВ

(журнал «Мишпоха» №32, 2013г.)

Сияние цвета. Шрага-Файбиш Царфин

Фильм из авторского документального цикла Олега Лукашевича "Художники Парижской школы. Уроженцы Беларуси", снятого Белтелерадиокомпанией по заказу Белгазпромбанка.